“Леса там чудные, травы высокие, землю хоть на хлеб мажь…”

Сводный отряд сотрудников МЧС, в составе которого находился и оршанец Геннадий Владимирович Лапин, был откомандирован на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС 1 июня 1986 года. Жили в Брагине, а выполнять поставленные командованием задачи выезжали за «колючку», ограждавшую 30-километровую зону. Нередко приходилось работать и в непосредственной близости от самой станции.

Геннадий Владимирович Лапин (на снимке во втором ряду 4-й слева), водитель пожарного автомобиля, вспоминает:
– Леса там чудные, травы высокие, землю хоть на хлеб мажь, а людей нигде не было, кроме тех, кто работал вахтовым методом на ликвидации последствий аварии. Впечатление жуткое. Села пустые, окна домов заколоченные. Едешь по деревне – коты, собаки, куры на улице, а из людей – никого. Правда, в одной из деревень встретили двух супругов-стариков, которые отказались покидать родные места. Они оставили у всех нас смешанные чувства. С одной стороны, от них веяло умиротворенностью и отеческим теплом, с другой, ужас от того, что эти люди добровольно обрекли себя на гибель. Не знаю, что стало с ними, но очень часто вспоминаю эту встречу.

– А как чувствовали себя ликвидаторы?
– Головокружение было сильнейшее. Такое ощущение, будто пьяный, ноги ватные, так и гнуло к земле. Глаза трудно было на чем-либо сфокусировать, пот струился ручьями. Нещадно палило солнце, а одеты все ликвидаторы были в костюм АЗК и резиновые сапоги, на лице – респиратор. К концу дня, а мы работали с 8.30, ноги хлюпали в собственном поту. В каждом сапоге граммов по 100-200 пота. Но думать о себе в тот момент мы не могли, так как старались выполнить задание, полагая, что смоем всю эту заразу, и опасность минует.

– Геннадий Владимирович, приходилось ли работать в непосредственной близости от самой станции? Кто еще, кроме пожарных, участвовал в ликвидации последствий аварии?
– По приезду, дня три, наш отряд подавал воду из Припяти на станцию, а потом эту операцию стали выполнять военные. Позже тушили торфяники метрах в восьмистах от станции. Мало кто знает, что торф и лен способны гореть без доступа кислорода. В те дни стояла сильная жара и горело 40% зоны. Мы заливали водой горящий торф, а слабый дымок все равно курился: это значит, очаг мог находиться на глубине 10-15 метров. Наш сводный отряд в составе 12 автомобилей работал в зоне посменно в течение двух недель. Перед выездом из зоны у шлагбаума, где дежурили военные, проводилась дезактивация техники и людей. Обработку производили раз по 8-10, но все тщетно. Да и разве можно было отмыть технику на 100%?! Военные так и пропускали уставших, в черной пыли торфяников, падающих с ног людей на долгожданный отдых…

– Геннадий Владимирович, а как вел себя реактор в июне 1986 года? Был ли к тому времени локализован основной очаг аварии?
– При нас было два выброса. Куски графита разбрасывало в разные стороны, а вертолеты, кружа над реактором, сбрасывали туда мешки с бором. Конечно, было очень опасно, но каждый из нас понимал: если не мы, то кто?

– У Вас – удостоверение участника ликвидации последствий аварии на ЧАЭС 19 статьи и масса воспоминаний. Изменился ли за эти годы Ваш взгляд на события 25-летней давности. Тогда Вы говорили: «Если не мы, то кто?» Вы повторили бы эти слова сегодня?
– Обязательно повторил бы, да и все мои товарищи, с кем связал меня Чернобыль, сделали бы тоже самое, в том числе и мой друг, оршанец Александр Шабанов. По телевизору видел, что из Киева организуют экскурсии на ЧАЭС. Данный факт потряс меня до глубины души. Это невиданное кощунство! В той зоне столько человеческих страданий, что хватит нескольким поколениям не на одну тысячу лет!

– Геннадий Владимирович, сказалось ли пребывание в зоне ЧАЭС на Вашем здоровье?
– Да, и очень сильно. До Чернобыля я отличался хорошим здо­ровьем. Участившиеся простуды после возвращения домой я не связывал с ЧАЭС до того момента, когда медики, увидев на моей карточке отметку чернобыльца, отправили меня на комиссию, где обнаружили целый букет заболеваний: сахарный диабет, гипертонию и прочее. Поставили на учет, дали пенсию по болезни в размере 700744 рублей. А сегодня на тест-полоски я трачу каждый месяц 1 млн 200 тысяч рублей! Бесплатно получаю инсулин и таблетки. Недавно с другом-чернобыльцем ходил в свою родную организацию МЧС, думал там получить разовую помощь на лекарства. Однако нам вежливо отказали из-за отсутствия средств на оказание помощи. Я не говорю уже о том, чтобы когда-нибудь поздравили с праздниками. В Чернобыле мы выполняли свой долг, как и ребята в Афганистане. Только вот почему-то отношение к нам совсем иное. Я понимаю, в результате аварии на ЧАЭС пострадало очень много людей, и, тем не менее… Работать у меня нет сил, передвигаюсь с передышками, ибо задыхаюсь. По своему душевному состоянию я хотел бы сделать многое, но осуществить это физически невозможно. Чтобы не сидеть сиднем дома, езжу в гараж на ул. Калинина в надежде, что там хоть к чему-нибудь приложу руки. К сожалению, удается это не всегда из-за сильной слабости во всем теле. Держусь благодаря поддержке своей надежной спутницы, супруги Антонины Александровны, с которой мы воспитали двоих дочерей. Если бы не близкие люди, не знаю, что было бы со мной.

…Рассказывая о ликвидации последствий на ЧАЭС, Геннадий Владимирович Лапин то и дело украдкой смахивал слезу. Видно, даже четверть века спустя черная боль города над Припятью по-прежнему сжимает его сердце, бередя душу гнетущими воспоминаниями.

Лина ГОТОВСКАЯ.

Р.S. Свой материал герою публикации Геннадию Владимировичу Лапину мне пришлось читать в момент его нахождения в реанимации. Я хочу пожелать Геннадию Владимировичу и всем тем, кто участвовал в ликвидации последствий на ЧАЭС, здоровья и мужества, а всем нам вместе – чтобы подобная трагедия никогда больше не повторилась.